Вверх
Кто порицает, тот должен быть выше всякого порицания. Кто осуждает других, тому нужно, чтобы не осуждали его собственные его дела.
Кто делает наставления не соблюдающему правды, тот должен вести себя так, чтобы его самого не отринула Правда. Кто хочет для других служить зеркалом, тому предварительно надобно рассмотреть себя самого.
Если дозволяю себе эти обличения, то не потому, что почитаю себя чистым: собственные члены мои обременены грехами пред взором Судии.
Знаю, что виновному всего приличнее молчать; но не делаю этого, хотя и знаю, что молчание – украшение грешникам.
Вот, грехи мои со всех сторон обращаются ко мне с укоризнами и велят мне молчать, но дерзновение мое, братия, имеет в виду общую пользу. Весьма спасительно и делать, и принимать вразумления.
Полезно уврачевать и уврачеваться. Поэтому пусть всякий приносит врачевства свои, чтобы врачевались, кто только имеет в том нужду.
Да не огорчается этим здоровый; врачевство предлагается не для него. Да не ропщет на это больной; его врачуют не по злобе.
Да не утомляется врачующий, но да взирает на Бога, Который не перестает врачевать.
Да не страшится обвязывающий раны; его дело – не грех. Но кто делает наставление, да не оскорбляет наставляемого, да вразумляет же и научая, и умоляя.
Если наставник наносит раны, то сам себя наказывает в членах своих. Кто и отсекает, и врачует, – тот приемлет участие в страдании любимых им.
Врач теми же пособиями лечит и свои болезни. Так и строгий обличитель: чем поражает других, тем должен врачевать и свою душу.
Больной врач не стыдится лечиться собственными своими врачевствами; да не стыдится и наставник принимать спасительное вразумление. Кто укоряет других; да не краснеет от стыда, терпя и сам укоризну.
Кто делает выговор, да позволит, не стыдясь, чтобы и ему делали вразумления.
Врачи лечат друг друга; если кто из них делается больным, – принимает врачевание от собратий своих.
Если ты здрав, – врачуй, а если болен, – врачуйся. Если же врачуешься и врачуешь, то приносишь пользу и себе, и ближнему своему.
Грешник вредит и себе, и ближнему, и тем сугубое делает зло, сугубую причиняет потерю, потому что оставляет в ущербе ту и другую сторону.
Окажи помощь и себе, и ближнему. Тогда и он от своего старания получит мзду, и ты получишь пользу. Если оказываешь помощь и ближнему, и себе, – оба вы в приобретении.
Так будем, братия, и врачевать, и врачеваться, чтобы здравыми быть нам в делах. Теперь время покаяния; ревностно будем трудиться в молитве.
Перестанем служить земному, что делает нас земными людьми. Землю возделывают в мирное время, покаяние – во время гнева Божия.
Обратим внимание на то, какое теперь время; и это научит нас, что нам делать.
Если и в мирное время должны приносить мы покаяние, то не тем ли паче прилично совершать это дело в определенное для покаяния время?
Учитесь этому, смотря на свои работы; вразумляйтесь, смотря на свои нивы; каждая работа неразрывно связана с известным временем и с ним вместе продолжается.
Вот, гнев Божий неудержимо распростирается по земле; очисти путь свой, кающийся, будем возделывать пост, – это семя принесет сторичный плод.
Будем трудиться в молитве; это – виноградная лоза, вино ее есть утешение. Созиждем души наши в храм, достойный Бога.
Если в доме твоем останавливается великий земли, то и двери твои облекаются честью. Не тем ли паче украсится великолепием дверь твоя, когда вселится в тебе Бог?
Будь и храмом, и священником Божиим; служи Богу в храме твоем, как Он для тебя стал и иереем, и жертвой, и закланием.
Потому и ты будь для Него и храмом, и священником, и жертвой. Поскольку дух твой есть храм, то не допускай в него никакой нечистоты.
Не допускай в дом Божий ничего Такого, что ненавистно Богу, а, напротив, укрась дом Божий всем, что подобает Богу.
Ежели в духе твоем есть гнев, живет похотливость, привитает (обитает) раздражительность, то курится там смрадный дым. Изгони из него вражду и ненависть: воня (запах) их отвратительна; введи же в него и водвори любовь, это – фимиам, исполненный благоуханий.
Собери и выброси из него весь сор, то есть гнусные наклонности и привычки; как цветами, усыпь храм твой добрыми делами, вместо роз и лилий укрась его молитвой.
Произнесем осуждение на гнусные дела свои, чтобы осудить тем лукавого. Весьма полезное дело, если все мы посрамим грех.
Пока нечестие не будет представлено в гнусном его виде, дотоле предающийся нечестию не перестанет предаваться ему.
Пока обман не обличен, не убоится измысливший его. Пока не принято врачевство, изгоняющее болезнь, болезнь не прекратится. Нужно употребить сечение, чтобы не оставалось и корня вреда в членах.
Земледелец плугом раздирает землю, исторгая из нее плевелы. Делающий вразумление раздирает сердце и искореняет в нем пороки.
Если бы не укоряли старцы, то юность не удержалась бы в пределах благочиния. Если бы не угрожало страшное правосудие, нечестивец не пришел бы в ужас. Поэтому станем осуждать порок: будет ли он в нас самих, или в других.
Если осуждается он в нас, полезно это нашей душе. Если же осужден будет в других, принесет пользу членам нашим. И подавлен он будет и здесь, и там.
Если никто не преследует порока, то растет его наглость и у всякого он уже во вратах.
Наглость сатаны превосходит наглость подобного ему пса. Если и доброго пса, в котором есть еще страх, можно отогнать только угрозами, то отступит ли первый из наглецов, если не укорит его тот, кто сильнее его?
Если не знаешь всего бесстыдства сатаны, то заключай о том по бесстыдству его служителей.
Смотри, как ежедневно заклинают злого духа именами Крепкого, употребляя при этим молитву, заклинательные слова, крестное знамение, дуновение.
Все это жестоко мучит бесстыдного, ежедневно стесняет его могущество; однако же он противится, потому что, поселившись в человеке, овладел им.
Если же служители сатаны столь бесстыдны, то сколь должен быть бесстыден сам он – учитель бесстыдства? Если так велика наглость его, то одолеет его только сильнейший его.
А кто не прогонит его, потому что слишком для того немощен, тот будет служить ему как раб. Человек не может видеть, как попирают и посрамляют его, но он постыжается в делах своих и посрамляется в произведениях своих.
Вразумляющий нас не брань с нами ведет, но к нам же приходит на помощь. Если воспользуемся вразумлением его, то не стыдом облечет нас, а, напротив того, спасительным советом своим совлечет и снимет он с нас весь позор.
Поэтому пусть будет в грешниках посрамлена греховная нечистота. Когда отсечены бывают члены, тогда врач вступает в борьбу с болезнью; когда постыжен бывает грешник, тогда истина вступает в борьбу с неправдой.
Лукавый влагает в нас мысль, будто бы посрамлены бываем мы, чтобы, удалив нас от стыда, избежать ему посрамления, и когда возненавидим вразумление, самому ему избавиться от позора.
Ненавистными делает он нам врачей, чтобы дольше в членах таили мы болезнь, ибо пока отвращаемся от спасительных врачевств, болезнь остается в нас по собственной нашей вине.
Лукавый раздражает нас против того, кто делает нам вразумления, чтобы лишить нас пользы.
Возбуждает в нас нерасположение к благонамеренным советникам, чтобы не нашли мы в них для себя опоры. Советует воздавать им злом, чтобы увеличить наш позор на Суде.
Скрытным образом побуждает нас ко греху, чтобы утаить от нас гнусность свою. Учит нас лживости, чтобы прикрыть свои скверны. Учит нас гордости, чтобы не умалить своей славы.
Но при этом придает нам некоторый вид смирения, чтобы к яду своему примешать несколько сладости. Ложь свою слагает с истиной, чтобы обман его оставался прикровенным. Принимает облик агнца, чтобы не бежали от него овцы.
Покаяние есть зеркало, поэтому лукавый не оставляет его в нас, чтобы не увидели мы в нем себя и не смыли своих нечистот.
Вооружается он против обличения, чтобы не были обнаружены гнусные дела, потому что обличение служит зеркалом, открывающим гнусность врага.
Ожесточает он сердце наше, чтобы через это все худое сделалось нашим приобретением. Поселяет в нас леность, чтобы терпеливо дали мы ему окончить в нас дело свое.
Влагает в нас дерзость, чтобы, без стыда продолжая грешить, тем больше потерпели мы вреда. Поселяет в нас бесстыдство, чтобы не краснели, когда делают нам выговоры.
Учит нас коварству, чтобы человек грешил, ухитряясь в грехе. Вовлекает нас в хитрословие, чтобы человек оправдывал себя, когда и виновен, извинял себя в грехе и беззаконии, а извинением и виновностью усугублял свое бедствие.
Учит нас изворотливости в слове, чтобы, когда допрашивают, не высказать нам вины своей и чтобы, сделав грех, извернуться и оправдать себя.
Юности внушает он дерзость, а старости – боязливость, чтобы та и другая не радели о вразумлении.
Дерзкого грешника учит укорять других, а обличителя – бояться, чтобы, по боязливости его, был не уврачеван порочный.
Смотри, лукавый делает нас внутренне гнусными, а снаружи придает нам красивый вид, чтобы стали мы отвратительным гробом, полным нечистот.
Придает нам прекрасные имена, обременяя нас при том постыдными делами. По имени принадлежим мы к части десных, а по делам – к части шуиих.
Кто посмотрит на высокое титло, какое носим, тот найдет, что это – только покров наших внутренних нечистот.
Как золото блестит оно снаружи, но это – одна прикраса внутреннего лукавства.
Под славной печатью, под величественным образом, под царской надписью коварный диавол кладет и скрывает вместо золота медь; вместо истины, которую выражает имя, облекает человека в обман.
Немного истинно добродетельных, которые и внутренне таковы, какими кажутся наружно. Гораздо больше таких, которые только носят на себе прекрасное имя.
Иной судья носит это имя, а под ним скрыта татьба; другой именуется сборщиком податей, а под этим именем производит грабительство.
У всех так же много грехов, как и имен. Под почетными именованиями совершаются самые гнусные преступления.
Лукавый и те святые имена, какие мы носим, сделал покровителями и охранителями грехов, совершаемых нами. Ради этих имен никто не приходит и вразумить нас.
Кто отважится обличить судью и начальника? Кто дерзнет укорить вождя и пастыря?
Кто станет предписывать законы законодателю? Какой ученик примет на себя смелость учить своего учителя?
У какого воспитанника достанет дерзости на своем наставнике показать свою мудрость? Некому вразумить нас, потому что мы – на высоких степенях поставленные грешники.
А поскольку некому обличить нас, то небоязненно предаемся своему произволу. Честные наименования, которым надлежало бы ограждать нас от проступков, лукавый сделал для нас стеной, за которой укрываем свое лукавство.
Порок спешит ныне найти себе защиту под прекрасными титлами. При дверях у судей расставлены сети для татьбы. Истина изгнана из своей обители и служат не ей, а обману.
Закон насильственно нарушается тем, кто должен понуждать к его исполнению. Преступления в век наш пришли в силу, потому что обессилел жезл у судей.
Если бы у него было больше силы, то через это законы удержались бы в своей действенности. Но теперь преступление совершается за преступлением вне города и в городе; грех – обычное дело. И суша осквернена грехами, и воды наполнены бесстыдным непотребством.
Недремлющие законы усыпила, братия, маммона. Кто отверзает уста и осмеливается дохнуть? У каждого они замкнуты. Разгневан ли судия, – золото умеет уговорить его.
Встревожен ли следователь, – серебро заставит его молчать. Кому надлежало бы осудить, тот не осуждает, потому что стыдит его взятый дар.
Всякий ищет особенного способа освободиться из рук у высшего; и высший сам подает к тому средство, как скоро подчиненный отдаст ему в залог уста свои.
Начальник не может обличать его, потому что сам не смеет смотреть ему в лицо. Похититель высоко поднимает голову, потому что потуплены глаза у обличителя.
Волкам всего желательнее, чтобы спали пастыри. Когда пастыри спят, тогда у волков – великий пир. Когда стражи стада погружены в глубокий сон, тогда – великое расхищение агнцев.
Сколько хочет, терзает лев; сколько потребует жадность, губит волк, он душит не по мере своего голода.
Лев пожирает одну овцу, а многие им растерзаны и разогнаны; волк съедает еще меньше, а душит гораздо больше, нежели сколько пожирает.
Так и судья берет и грабит больше потребного, и сборщик податей неправедно требует с угнетенного больше, нежели сколько нужно.
Они золотом упиваются, как кровью. Совершенно уже насыщены, но все еще алчут. Неправда восходит выше, нежели дым; все наполнено ее чадом. Дым производит боль в глазах, а неправда ослепляет ум.
В купле и в продаже – многоречие. Всякий продающий закидывает словами, желая обмануть покупающего, и домогается того, что покупает он за высшую цену.
Вещь стоит один мнас, а возвышается в цене до ста. Многоречие служит степенями, и ими-то один мнас возводится до ста. Творец снабдил виноградные грозды вином и дарует его туне людям; а корчемник, без всякого стыда испортив его водой в чашах и не раз примешав воду к воде, подает в питие за дорогую цену.
Обман – в продаже вина; обман – в продаже елея, когда не доливают меры; и меру, наполненную влагой, оборачивают и выливают из нее так, чтобы оставалось в ней сколько-нибудь жидкости. И такими двумя утратами в мере разрывается сердце вдовицы.
Двоякий бывает вред от сего неправедного ущерба и прибытка: с ущербом возрастает неправда, и по мере неправедного приобретения сокращается правда.
Уменьшением в мере увеличивается мера неправды, а тем, что остается в мере, умаляется мера правды. За это ожидает осуждение на Суде; на нем возмерится всякому, как сам он мерил. На Суде есть всякие меры, как и у неправды – всякие меры.
Не сокрыта мера наша от Того, Кто измеряет великое море; не сокрыты весы наши от Всемогущего, Который силой Своею носит горы.
Творец в меру привел море, и от века одинакова мера Его; а судьи не могут установить ничтожных мер.
Премудрый измерил и уравновесил зной и холод; а судьи грабительством своим привели в бессилие уставы и законы; покупающие и продающие не подчиняют законам неправд своих.
Творец создал людей, чтобы на Него взирали и Ему уподоблялись, и чтобы как Сам Он содержит в порядке тварь Свою, так и они подчиняли порядку дела свои.
Но мы противимся великому Учителю благоустройства; в великом порядке – твари Его, а наши дела – в великом беспорядке.
В природе все идет чинно, а у нас законы исполняются превратно; вопреки великому порядку Божиих тварей, в наших делах господствует беспорядок. Твари Божии осуждают человека, поставленного выше их.
Дни и ночи учат нас, неразумных. Хотя они в попеременном течении своем, по-видимому, взаимную терпят утрату, однако же и в этом не нарушают правды.
И небесные светила так же, по-видимому, взаимно и наносят друг другу, и терпят друг от друга ущерб, но не нарушают в том правды и поступают, как должно, – течения их совершаются в определенной мере.
Ночь сменяет день, не делая ему в действительности никакой обиды. В этой смене вполне сохраняется правда. Когда умаляется одна сторона, другой не теряет из вида униженного и сообщает ему богатства свои: что имеет у себя, тем и обогащает.
Справедлив и обогащаемый; он не скуп на дары свои. Взаем получает малое, а воздает многим. В светилах нам показан пример благости, на них напечатлена справедливость. Как добры они, когда терпят ущерб, и как правдивы, когда вознаграждают!
Когда одно умаляется, – другое восполняет его; возвысившееся – на самой высоте величия не забывает умалившегося.
Не притесняют они, подобно нам; не поступают хищнически, не делают неправд, не нарушают порядка, как мы.
У нас – кто возвысился, тот забывает бедного собрата своего. Творец поставил перед нами зеркало, чтобы мы смотрели и уподоблялись.
Природа дана нам для созерцания; подана нам и свободная воля, чтобы смотрели мы на природу, действующую правильно, и по собственной воле своей уподоблялись ей.
В одном уподобляемся мы неразумным тварям; если видим, что делают они друг другу ущерб, – это нам нравится, а справедливость их нам неприятна.
Они, если и причинят когда ущерб, вознаграждают за это; а мы, нанеся ущерб, стараемся увеличить его. В них – правда и благость, а в нас – лукавство и ненасытность.
Непрестанно обличают они нас в ежедневной нашей неправде; они вознаграждают друг друга, а мы друг друга притесняем.
Кто имеет у себя
Кто дает взаем, тот требует роста, а должник удерживает у себя взятое взаем. Худо делает первый, поступок же последнего еще лукавее.
Богатый жесток при своем изобилии, бедный лжив при своей нужде: не хочет и того, чтобы возвратить взятое взаем. Поэтому всегда расставлены всюду сети, чтобы как ни есть приобреталось
Каждый умеет придумывать всякие средства к своему обогащению. Подкупы служат для нас мостом, по которому доходим до высоких чинов; не для того, чтобы судить справедливо, но чтобы с жадностью грабить.
Изучаем все способы и средства, как найти возможность удовлетворять своей страсти к удовольствиям.
Правда установила меры, чтобы неправда не могла похищать; ввела в употребление весы, чтобы положить преграду корыстолюбию.
Устроила такое горнило, в котором бы обнаруживались всякий обман и всякая ложь; учредила суды и судилища, где было бы можно приносить жалобу на неправду; основала Церковь, в которой должна обитать самая чистая правда.
Но вот неправда облекла собой самые орудия правды. И в мерах находит себе место ложь, и в весах – алчность; и у этого горнила, которое должно ненавидеть всякий обман, не без лжи действуют приставленные к нему; и на суде, который должен преследовать неправду, судьи берут дары; даже и в Церкви, любительнице непорочности, водворилась губительная беспечность.
В малой деревянной мере расставлены сети покупающему. По наружности мера велика, а внутренность ее сжата и тесна. Наружность заставляет думать, что и по внутренности она – полная мера.
Но когда мера стала пуста, покупающий приходит в великое изумление, видя, что эта мера – сеть для уловления серебра, для похищения богатства.
Бесстыдные надвое делят волну (шерсть) с овец, хотя и волки не дерзнули разодрать ризу истинного Агнца.
Не чувствует овца на пажити, что многоречивые сии – для нее волки. Риза ее, которая не повреждена волками, раздирается сими многоречивыми.
Люди все извратили; и чистые воды не избавились от этого, и с ними впиваем в себя неправду.
В источниках заключено очищение, в потоках вод – омовение. Бог освятил воды, чтобы в них получили мы оставление грехов, но сатана, видя это, осквернил воды, чтобы в них облеклись мы в то же лукавство, которого совлеклись (от которого избавились) в водах, чтобы в тех же водах, которыми заглаждаются долги наши, рукописались долги наши.
Хитрый и коварный убийца наш побеждает нас тем же оружием, каким мы вооружаемся против него. Таящийся в водах диавол вселяет в нас тьму через тот же источник, который служит к омовению.
Призваны мы к свету, чтобы водами рассеять тьму. Водами очищается наше тело, но и в них таится диавол. Близ освященных вод теряют воды очистительную силу.
Каким еще крещением могут быть спасены погибшие? Одно Крещение, которым погибший человек может спастись. Если кто погибнет после того, как был спасен, кому еще взыскать его?
Прорицатели открыто прорицают, волхвы открыто волхвуют. Нет больше правды на земле. Мы изгнали ее от себя и принудили возвратиться на небо. Увы, куда заставили мы удалиться ее! Вот она приносит жалобу Всевышнему.
Раскрыты перед нею книги, в них хочет она читать Богу, в чем обвиняет нас; и начала, и читает, и не перестает читать, конца нет написанному в книгах.
Читает она о пороках старца, который стоит у гроба и не приносит покаяния; читает о развращении отрока, у которого вместе с годами прибывает число постыдных дел. Читает о бесстыдстве юноши, который еще до брака предается сладострастию; читает дальше, как прелюбодействует он в супружеском состоянии, как имея жену, имеет и блудницу, при супруге держит и наложницу.
Читает о непотребствах и старых и молодых женщин, как одни, хотя перестали рождать детей, однако же еще зачинают и рождают преступления. Младенцы рождаются по истечении определенного числа месяцев, а пороку нет определенного срока.
Вот читает она о нечестии неплодных и живущих в замужестве; читает, как прибегают они к гаданиям и чародействам, чтобы живы были у них дети и мужья, и чтобы им самим пользоваться их любовью.
Обольщают их гадатели, уловляют в сети свои звездочеты; губит они грехами жизнь свою, пустеют сокровищницы мужей их. Болезнь прилагается к болезни, потому что вместе с грехами приходит бедность.
А молитвой туне (даром) могли бы они сохранить жизнь и детям, и мужьям. Молитва соделала Есфирь прекраснейшей из всех жен в глазах царских.
Пост придал ее скромности более красоты, нежели благовонные мази; пепел возвысил в царских очах лепоту (красоту) ее более, чем какое-нибудь драгоценное миро.
После Господа своего она не была ни к кому прилеплена, поэтому привязала к себе мужа своего. Сердце ее не было неверным ко Господу, поэтому и супруг ее пребывал ей верным.
И Ревекка благонравием привлекла к себе любовь рассудительного Исаака. Древние праведники доброе имя ценили выше красоты, честное поведение – выше суетных нарядов, стыдливость и скромность взгляда – выше подкрашенных бровей.
Скромная поступь для них была лучше нарядной обуви, добрые нравы и честность – лучше чадородия.
Авраам любил Сарру, хотя не рождала она до девяноста лет. Душа его отвращалась от Агари, потому что вместе с младенцем носила она во чреве неправду. А Сарра, хотя была и бесплодна, носила во чреве своем истину.
Праведники любили жен своих как непорочных и целомудренных; однако же любовь их не была столь слепа, чтобы не видеть им недостатков жены.
Любовь их стала оком, все замечавшим и подвергавшим испытанию, потому что соединялась с разумением и рассудительностью.
Любовь к Всевышнему, которая была для них выше всякой другой любви, поучала их, как и в какой мере должны они любить и быть любимыми. Бывало, конечно, что иные и сами любили более, чем надлежало, и в других возбуждали к себе любовь сверх должной меры.
Такая любовь была законопреступна, потому что превозмогла над любовью к Богу. Так Соломон любил более, чем надлежало. Так Иосиф был любим недозволенным образом.
Таковых, – и любящих, и любимых, Бог поставил для тебя зеркалом. В них найдешь образец и тому, кто любит тебя, и тому, кто тобою любим. И твоя любовь к другому не должна быть безумной, и другой не должен любить тебя безрассудно. Если питаешь к тому любовь – рассуди, до каких пределов должна простираться любовь твоя.
К той и другой любви примешай закваску любви ко Господу твоему. Чистая любовь в состоянии обличать недостатки любимых, а нечистая любовь никого не испытывает, ничего не порицает, ничего не видит.
Иов любил супругу свою, но при всей любви своей видел ее недостатки; при всей жестокости искушения не преминул дать ей полезное наставление.
Иаков любил Рахиль, но от него не утаилось ее безрассудство. В любви его сокрывалось много рассудительности. Иаков знал, как должно было любить ему.
Рахиль пришла показать ему любовь свою, а он показал ей праведность свою. Желанием чадородия доказала она, как пламенно желает любви его, а он и в этом показал ей, как много любит он Бога. Она пришла открыть ему, как сильно любит его, а он показал ей, как свята его любовь (Быт.30:1–2).
Со гневом доказал он ей любовь свою к Подателю чад, чтобы и мы, дает ли нам Бог детей или не дает, не были малодушны.
При любви Своей к нам Бог особенно имеет в виду нашу пользу. Если бы не наказывал Он нас, – то значило бы, что ненавидит Он нас.
Бог любит праведников, когда наказывает их проступки. Весьма угоден был Богу Моисей, но при всей любви Своей к Моисею Бог обратил взор на проступок его; хвалил добродетель, какую находил в Моисее, но также охуждал (порицал) недостаток, какой приметил в нем.
Любил Бог Давида, как мужа по сердцу Своему, но без лицеприятия воззрел на его преступление. И истинные богочтецы уподобляются Богу в том, что любовь их дальновидна.
Кто при любви своей равнодушен к недостаткам любимого, тот ненавидит, сам того не сознавая. И можно ли того почитать любящим, кто делает вред? Можно ли назвать того любящим, кто не спасает от беды? Истинная любовь – та, которая и увещавает, и вразумляет. Мудрый Иаков знал, что Рахиль не должно винить за бесплодие, и осуждал ее за то, что предалась унынию, тогда как Иаков почитал ее твердо верующей в Бога.
Благоразумная супружеская любовь состоит в том, чтобы и любящий, и любимый взаимно вразумляли друг друга.
Не такой любовью должна жена любить своего мужа, чтобы под покровом любви скрывалось
Если и чиста любовь ее к мужу, но обращается она к чародейству, то, хотя и угодна мужу своему, в очах Творца она – блудница.
Души наши всецело обручены Богу, подобно тому, как Авраам сыну своему обручил и поял (взял) возлюбленную.
Весьма тяжко преступление жены, нарушившей верность мужу своему; тяжко также ее преступление, если окажется она неверной Господу и Богу своему. На кого меняет она мужа? На татя (вора) и прелюбодея. На кого меняет и Бога? На волшебника и чародея.
Не будь блудницей пред Богом твоим, не прелюбодействуй перед мужем твоим. Да будет у тебя один только муж и одно только упование.
Чистым видит лукавый супружеское ложе – и посевает на нем чародейства и волхвование, чтобы осквернилось чистое ложе. Когда не может ввести на ложе неверности, – вводит другой порок. Видя, что супружеское ложе недоступно прелюбодеянию, вносит туда чародейство.
Если не войдет на него прелюбодей, – есть к нему доступ чародею; если не овладеет им блудник, – есть при нем место волхвователю.
Мерзостями оскверняется чистое супружеское ложе; всякую нечистоту вносят в супружество обманщики. На уме супругов – волхвование, а на членах – чародейные знаки, слух наполнен словами звездочетов; везде – повязки и привески.
Лукавый развращает и растлевает даже утвердившихся в добре. И отрекшихся и поставивших себя выше супружества восставляет против истины; а низшедших до супружества обращает к волхвованию. И посвященных Богу делает виновными, и ругается над чистым супружеством.
Проклятый стоит посреди, угрызает, низлагает и попирает всякого, кто близок к нему, – самым делом, а кто далек от него, – помышлением.
Проклятый наш сопротивник действует всеми возможными оружиями, чтобы, чем ни есть, победить нас; кто имеет у себя
Лукавый сатана видел, что Бог туне расточает сокровища Свои, потому и он отверз свою «сокровищницу», и также рассыпает губительные «дары» свои.
Одному дает кичливость духа, другому – жестокость сердца; одного делает наклонным к оскорбительным насмешкам, другого – к ругательным словам. Одного учит пересудам, другого – излишнему любопытству. Если кто и утвердился в святости, – и в тех влагает хотя немного своей закваски.
Кто возделал и очистил сердце свое, и в том посевает семена терний. Кто целомудренно пребывает на одном месте, того манит к перемене места. Кто твердо стоит в добре, того старается вовлечь во зло.
А над иными все усилия его остаются тщетными; и козни его ему же обращаются в посрамление.
Низлагает и побеждает он сильных исполинов, а сам низлагается немощными. Силен он против невоздержных, а постники низлагают его.
Всюду ставит он сети свои и с великим терпением ждет своей добычи. Не скучает, не утомляется, одни сети непрестанно заменяя другими. Ставит тысячи сетей, чтобы уловить хотя одну душу.
Увы, с каким противником у нас брань! Но блаженны победители! В борьбе с врагом венцы их делаются славнее.
У противника все усердие – ставить сети, а у нас – приобретать имение. У него устремлена мысль, как раскинуть тенета, у нас – как возвести здание.
Он весь занят сетями своими, – наш ум всецело занят разведением садов. Душа озабочена садами, – а грех старается уловить в сеть.
У врага сердце занято сетями, а у нас – богатством. Поэтому нимало не трудно ему уловить нас в сети свои; без труда уловляет он нас: мы сами и не поневоле идем в сети его.
Когда человек дарами приобретает себе достоинство, тогда сам он для себя разлагает (раскладывает) сеть – и попадает в нее.
Вначале сатана трудится, посевая в нас семена лукавых дел, а потом без труда уловляет, потому что самый навык вводит нас в сети его.
Горе нам, что так мы ленивы! Горе нам, что так мы беспечны! Горе нам, что враг наш так неутомим! Но и блаженны мы, что так он немощен! Сколь велика его хитрость, с которой уловляет нас, столь мала его сила. Если бы имел он силу, то не имел бы нужды прибегать к ухищрениям. Самые хитрости его служат доказательством, что не может употребить против нас насилия.
Кто не назовет себя блаженным, ведя такую брань! От свободной воли человека зависит или победить, или быть побежденным в этой брани.
Борцы, вступая в подвиг, подвергаются опасности утратить победные венцы. Часто борец желал бы одержать победу, однако же бывает побежден, потому что силен его противник. А наш противник одерживает победу по нашей только воле. Сила нашей свободной воли уподобляется Моисеевым рукам, воздетым во время брани. Пока Моисей молился о силе и крепости, – побеждал он Амалика, а как скоро ослабевали его руки, – победа склонялась на сторону Амалика.
Эта видимая брань служит образом невидимой силы в нашей свободной воле, потому что от свободной нашей воли зависит сила нашего противника. Наша собственная воля и дает ему силу, и приводит его в бессилие. Когда ленивы мы, – он силен; когда же усердно молимся, – он немощен.
Кто же поэтому извинит побеждаемого лукавым? Сам он дает силу врагу своему, чтобы враг низложил его этой силой.
Лукавый умерщвляет нас с помощью нас же самих; через нас самих побеждает нас этот бессильный. Наша свободная воля уготовляет нам оковы; наша собственность делается для нас узами.
Нашей же свободной волей оковывает он нас; нашим имуществом налагает на нас узы. Опутывает людей оковами, которые они сами дают ему. Свободная воля наша связывается теми путами, которые выкованы ее собственными руками.
Лукавый видит чистое супружество – соблазняет и оскверняет его. Видит высоко стоящую святость – обольщает и низвергает ее долу. Всякие препятствия полагает он человечеству, чтобы и здесь и там запнуть его.
Но корабль добрых торжников рассекает волны и безбедно выходит из них: среди мятущихся волн приобретает победу, из смертоносной бури износит жизнь.
Великую лествицу устроил Бог, по которой восходили бы облеченные плотью и соделывались подобными горним духам.
Благий всякими степенями ведет на высоту, а лукавый всякими средствами старается низвести долу. Девственников возводит на небо степень девства, святые подвижники восходят степенью подвижничества, супруги восходят степенью чистого супружества.
Лукавый, видя, что облеченные плотью всякими степенями восходят на небо, налагает на них всякого рода бремена, чтобы с высоты низвести их долу, чтобы совратить их с пути, ставит им множество препятствий. Готовит падение на самой степени восхождения: показывает, что есть вожделенного на земле, чтобы сердце наше обратилось с высоты и устремило взор долу, на землю. Увлекает ум наш с высоты и низводит к дольнему, и взор наш устремляет на построение зданий, на приобретение собственности.
Сердце наше занято удовольствиями и временными выгодами; и что далеко от нас, и что близко к нам, – все порождает и увеличивает в нас привязанность к ним. Лукавый и на суше совращает нас с пути, и на море препятствует шествию.
Торжники (меновщики денег) ищут себе прибытков и в пристанях, и в гостиницах; и в долинах, и в горах отыскивает всякий золото; умножение богатства увеличивает только желание не приобретенной еще добычи. Хотя золото бегает от нас, но ум наш бежит за ним. Истина сама нас преследует, но всякий гонит ее от себя прочь.
Не в одном человеке посеяны все наклонности, но разделены они между всем человечеством. Творец посеял в твари пожелания, но не посеял всех в одном человеке, чтобы не погубить его.
Не поставил его далеким от всех пожеланий, чтобы не остался он недеятельным: пожеланиями испытуется твердость победителей. Та наклонность, которой порабощены мы, есть противник наш в брани. От пожелания – брань, а брань дает победный венец.
Всякие наслаждения разделены в целом человечестве, чтобы каждому человеку было с чем вести брань умом своим [Следующая часть этого стихотворения во многом сходна со Словом 41, напечатанным в томе I и переведенным с греческого. Любопытному читателю предоставляется самому сличить то и другое, чтобы видеть различие и сходство].
Один находит себе наслаждение в насыщении и пьянстве, но не терпит блуда; другой предается кичливости, но гнушается татьбой.
Иной попускает господствовать над ним сребролюбию, но презирает плотскую похоть. Кого услаждают людские похвалы, а кого – всякого рода забавы.
Иные жаждут вина, другие – удовлетворения их гордости. Иной далек от непотребства, но в душе у него – наклонность к осмеянию.
Один услаждается злословием, другой – дарами; иной занят спорами, другой – пересудами.
Иной выше одного какого-либо греха, но совершенно погряз в другом; свободен от одной нечистоты, но весь покрыт другою скверной; избежал сети, но впал в ров.
Так, ряд грехов чрезмерно велик; понемногу и по частям берут себе люди из этого необъятного множества, – но в малом вкушается многое.
Если лукавый связывает человека вожделениями, то связывает именно тем самым, чем человек услаждается, чтобы приятны были ему узы его и, услаждаясь узами, не свергал их с себя.
Связанный склонностью своей к наслаждению навсегда остается в этих узах. И налагающий на нас узы очень знает, как и чем связать нас.
Известно ему, что если наложить на нас узы, которые неприятны нам, то дух человеческий немедленно расторгнет и свергнет с себя такие узы.
Поэтому каждого связывает той похотью, которая услаждает его. Впрочем, свободная воля наша всегда может освободиться от этих уз.
Отовсюду опутаны мы узами и оковами, но и связанные услаждаемся тем, заключенные в узы гордимся ими.
Кто связан завистью, но не носит на себе уз блуда, тот, по безрассудству своему, почитает себя от всего свободным.
Кто связан склонностью к насмешкам, но не склонен к татьбе, тот думает о себе, что не связан он ничем. Каждый забывает о своих узах, не чувствует на себе оков.
Каждый подобен упившемуся, который, если и связан, не чувствует, что связан. Забывает он об узах в упоении, не чувствует, что на нем оковы.
Спроси же сам себя или позволь спросить тебя о твоих узах и оковах. Если узы крепки, то можешь ли пренебрегать ими? А если слабы, то где твоя мощная сила?
Весьма стыдно тебе перед свидетелями борьбы, если крепкие силы твои изнемогают в слабых узах. На ком твердые оковы, тот, хотя и горько ему, может еще извиниться несколько тем, что трудно ему освободиться от оков.
А кто связан как бы паутиной – и не имеет сил разорвать свои узы, тому всего стыднее, что такие слабые узы держат его в неволе.
И этот бессильный смеется еще над тем, кто носит на себе тяжкие узы; а между тем, сам он совершенно гибнет от такого порока, который в собственных его глазах представляется незначительным.
Если и он носит на себе крепкие оковы, то не должен смеяться над другими узниками. А если, напротив того, оковы его слабы, то сам заслуживает от всех посмеяния.
Все мы посмеваемся (насмехаемся) друг над другом, а лукавый посмевается (издевается) над всеми нами. Он налагает на нас оковы и возбуждает в нас смех, желая тем уверить нас, что нет на нас оков его.
Опутывает нас узами и приводит в упоение, желая оставить нас в ложной уверенности, что и не связывал нас. Всякий, заключенный в узы, знает, что он – узник, и всякий скованный чувствует на себе оковы; но окованный дух не ощущает на себе оков. О, как хитер опутывающий нас своими узами! Мы не чувствуем, как опутаны ими. О, как искусен налагающий на нас оковы! Мы и не примечаем, что заключены в оковы.
Приятны нам стрелы его, когда умерщвляет ими душу; связанный и окованный грешник безмолвствует и остается спокойным.
Какое тонкое лукавство у нашего противника, налагающего на нас узы! Вместе и связаны мы – и свободны. Вдали от истины удерживается узами дух наш, но как ничем не связанный свободно стремится к пороку.
Связан он для любви, но не связан для ненависти. Связан и встречает препятствия делать доброе, но беспрепятственно делает худое.
Эти узы, какие носим на себе, так же хитры и лукавы, как и наложивший их на нас: дают нам свободу идти ко лжи, но препятствуют приближаться к истине; позволяют поспешать к шуией части, но не допускают к части десной.
Блажен, кто удерживает душу свою от части шуией, кто в малом и в великом отвращается от нее духом своим! Господь десной части призовет его на десную сторону со всеми принадлежащими к ней.
Десная и шуяя сторона, братия, имеют для нас многотаинственное значение. Кто принадлежит к десной стороне, тот не переходит на сторону шуюю, как скоро стал одесную Господа.
И ты удаляйся и бегай от беззаконий, которые ведут на сторону шуюю. Если же уклонишься на шуюю сторону, то легко может случиться, что и на Суде будешь на стороне шуиих.
Сатана никогда не бывает на стороне десной, поэтому всякое преступление, хотя бы оно и маловажно было в глазах твоих, ведет тебя на сторону шуюю.
На той стороне и большие, и малые грехи; если одному греху дозволишь перевести себя туда, то весь ты уже там.
Принадлежащие к стороне десных благоразумны: они во всем остерегаются стороны шуией, ибо при всяком случае легко увлекается туда сердце простое.
Лукавый не ставит себе в труд опутывать нас различными пороками; он рад, если свяжет нас чем бы то ни было.
Но как он изыскивает все способы наложить на каждого иго свое, так и Бог всякими способами налагает на всякого человека Свое иго.
Бог взвешивает и разделяет бремена, размеряет и распределяет долготу пути, чтобы каждый нес, что по силам ему, и шел с тем бременем, пока может.
Когда надлежало построить скинии, и богатым и бедным повелел Бог делать на это вклады, что служило к их же спасению. Каждый обязан был принести дар по мере своей возможности. Кто приносил золото, кто – серебро, кто – драгоценные камни, кто – жемчуг. Бедные приносили – кто волосы, а кто выделанную кожу.
Богатые жены давали виссон, а вдовы – крашеную пряжу. Так и богатые, и бедные украшали святую скинию: все содействовали ее украшению, и все украсились ею. Дары, приносимые Богу, пока устраивалась скиния, подобны были дарам, какие приносились по ее устроении.
Так принимал Бог обеты богатых и бедных, грешных и праведных, чтобы показать, что как из сокровищниц их Он принял всякого рода украшения и драгоценности, так и из духовных их сокровищниц приемлет от них посты, подобно богатствам, а молитвы – подобно дарам их.
В дарах земных показал образ приношений духовных, чтобы людей простых посредством видимого возвести к невидимому.
Богатый приносил тельца, а бедный – птенца голубиного; и Бог так взвешивал и сравнивал тот и другой дар, что и значительнейший дар ценим был менее маловажного, если первый приносился человеком, уступавшим в святости принесшему бедный дар.
Поэтому дародатели сами от себя сообщают цену дарам своим; чем менее добродетелен человек, приносящий дар, тем менее ценится его жертва, хотя бы сама по себе была она и драгоценна.
Христос оценил лепту вдовицы ценой ее сердца: талант богатого, по причине порочной его жизни, утратил свою цену, а лепты вдовицы, по причине добродетельной ее жизни, стали многоценными.
Как Бог всеми возможными средствами ведет нас к жизни, так сатана употребляет все способы, чтобы умертвить нас.
Как две лепты могли даровать душе спасение, так два злоречивых слова могут погубить душу.
Как разбойник за одно слово исповедания улучил жизнь, так злоречивый за одно же слово может утратить жизнь.
За одно злоречивое слово Мариам стала прокаженной, как снег. Мариам была пророчица – и поражена проказой; а если бы другая произнесла такое злоречивое слово, то для нее было бы мало и геенны.
Мариам говорила смело, потому что через нее говорил Бог; однако утратила право свое, потому что выразилась злоречиво. Если кто и справедливо злословит, то правда его будет неправдой.
Открыто делай выговор, но не поражай тайно. Отринется правда твоя, если примешана к ней будет злонамеренность.
Неблагопотребным делается девство, если примешивается к нему нечистота; неблагопотребной делается чистота, если вкрадывается вожделение.
Неблагопотребной делается вера, если обращается к волхвованию; неблагопотребным делается единомыслие, если вкрадывается раздор. Неблагопотребной делается щедрость, если примешивается к ней гордость; неблагопотребной делается молитва, если соединено с ней высокомерие.
Неблагопотребен и пост, если при нем скрывается в сердце ненависть; неблагопотребна и чистая любовь, если возмущена ревностью. Вникай в то, что видишь в вещах естественных, и отсюда учись уразумевать, чему учит Писание. Прекрасна истина, но и она делается безобразной, если прикрывает собой обман.
Пища делается убийственной, если сокрыт в ней смертоносный яд; нечистым делается для нас чистое мясо, как скоро осквернено лукавым духом (то есть принесением в жертву лукавому духу).
Из этих видимых вещей должны мы уразумевать невидимое. Если неблагопотребным делается видимое, то это знак, что таковым же будет и невидимое, подразумеваемое.
Бог на Мариам показал пример (Чис.12:10), чтобы она сама на себе и сама собой познала истину. Вся она поражена была проказой видимо, потому что вся была исполнена греха невидимо.
Из видимого вреда уразумела она сокровенный внутренний вред; из телесной нечистоты познала сокровенную душевную нечистоту. Гнусная болезнь дала ей разуметь, насколько гнуснее злоречие; отвратительная проказа показала ей, насколько отвратительнее хула.
Плоть послужила для нее зеркалом невидимой души. В изменении плоти познала она изменение своего духа; по внешнему человеку поняла человека внутреннего; человека внешнего растлила проказа, а внутреннего – злоречие.
Наружная язва послужила указательницей язвы внутренней. Как она отделилась от соплеменников своих, так отделялось от нее собственное ее тело.
Так Мариам сама на себе и сама собой должна была учиться любви; а из примера ее и мы должны учиться единодушию. Как ей неприятно было видеть, что ее же плоть отделялась от нее, так и Богу неугодно видеть, что человек враждует на ближнего своего.
Плоть враждует на человека в болезнях всякого рода, враждуют на него члены его, потому что сам он в противоборстве с друзьями своими; противление ему собственных его членов учит его быть в единомыслии и мире с ближними своими.
Посмотрите на расслабленного, у которого причиной расслабления членов были грехи. Господь сперва отпустил ему грехи, навлекшие на него праведное наказание. В расслабление пришли его члены, потому что оставил он те спасительные средства, какими укрепляется тело; расслабли члены его, потому что нарушил он Божественные заповеди.
Расторг он любовь Божию – эту крепкую связь духа, потому и ослабла телесная сила, связующая члены.
Расторгся союз плоти его видимо, потому что разделилось сердце его невидимо; расторглась связь членов его, потому что разделились помышления его.
О Мариам стали говорить в Израильском стане, когда покрылась она проказой за то, что изострила язык свой на кроткого, за нее же молившегося.
Дерзнула она злословить близкого к ней и высокого по святости, и за то поражена проказой. Наказал ее Святый, чтобы проказа научила ее познать себя; помилование указало ей язву ее; избавление, дарованное святым, показало, сколько он славен; очищение дало уразуметь, как он высок; дар, приятый от него, вразумил, какая в нем сокровищница.
Когда Моисей молился за нее, она узнала, как беседует с ним Бог; когда избавил ее от поразивший ее проказы, уразумела, что он богоугоднее ее.
Думала о себе Мариам, что и она близка к Богу, но узнала, сколь далека; думала, что получила уже многое, но узнала, что полученное ею – дым один.
Праведный Отмститель взыскал с пророчицы за злоречие, потому что не оставляет без наказания злоречия, в котором проводят время люди неразумные.
Моисей совершил великие дела, но и он поползнулся языком своим. Не столько вредила ему косноязычность, сколько повредила погрешность уст его.
Малое погрешение лишило его земли обетования. Великое и страшное море не преградило ему пути, но малая погрешность в слове стала перед ним стеной.
Если Моисея, которого Господь поставил Богом фараону (Исх.7:1), одно малое слово лишило земли обетования, тем паче нас лишит Царствия язык, изощряемый ежедневно, как меч.
Святой огонь попалил двести освященных иереев. Святы они были в делах своих, но осквернились словами. И если такие мужи попалены огнем, то можешь ли ты говорить дерзко?
Земля поглотила хулителей, изостривших язык свой; не коснулась нечистых и блудников, но поглотила злоязычных. Море поглотило Египтян, а земля – мятежных. Праздное слово, сказанное военачальником во время голода, было наказано, как хула, и он затоптан народом во вратах (4Цар.7:2–17).
Этот мгновенный суд да научит нас внимать слову Господа нашего, Который сказал, что за всякое слово праздное человек даст ответ (Мф.12:36).
Обыкновенный ход дел показывает нам, что часто человек гибнет за другого; сам ничем не должен – и погрязает вместе с должником.
То же бывает с грешниками и праведными. Невинен праведник в собственных делах своих, но делается повинным в делах чужих, как и невинный поручитель погрязает вместе с должником.
Если лжец в присутствии людей правдивых рассказывает
Да уверят тебя в том вельможи правосудных и могущественных царей. Если
А если останется и выслушает, то одинаковый суд тому и другому: и один предается смерти, потому что говорил, и другой – потому что слушал.
Если говорит с тобою лжец, а ты преклоняешь к нему слух свой, то из уст его течет смерть и переливается в недра слуха твоего; смертоносный яд говорящего сообщается и слушающему.
Закваска, какую слушающий заимствует у говорящего, более и более вскисает в первом. Как перешла смерть от змия, говорившего с Евой? Посредством слуха; им входит и убийственное злоречие.
Лукавый и молчащего может погубить посредством другого говорящего. Кто не наносит себе смерти делами, того убивает он помыслами.
Демоны говорили истину, но Спаситель наш не внимал им. Истинный хотел, чтобы не по свидетельству лжецов уверовали в Него, но чтобы истинная проповедь проповедана была истинными проповедниками.
Почему апостолы не хотели слушать того демона, который хвалил их? Потому что голос горького был горек для сладостного их слуха.
Если же так горька льстивая похвала, то не гораздо ли более горечи в порицании? Если диавольская похвала смертоносна, то не тем ли паче смертоносно диавольское дело – злоречие? Если сладость сатаны есть убийственный яд, кто станет вкушать его горечь? Обманывает он тебя и тогда, когда по видимости говорит истину.
Демоны говорили истину, когда Христа исповедовали Христом. Почему же не принял Он свидетельства их? Объяснит тебе это следующий пример.
Один и тот же дождь напоевает и полезные, и вредные растения. В растениях вредных дождь делается вредоносным, хотя по природе своей он и полезен.
Змея, поедая сладкую пищу, превращает ее в горечь. И когда изблюет это, горе тому, кто примет в себя.
И истина из уст лжеца выходит смертоносным ядом; в сладких словах его скрывается горечь.
Да удостоверит тебя в этом змий, язык которого так сладок был для невинных. Да удостоверит и этот змий (Иуда предатель), так сладко говоривший Всеведущему. С дружелюбными словами сей злобный враг облобызал Жизнодавца. И если обманывал змий Всеведущего, то кольми паче обманет тебя, недальновидного.
И на другом основании да убедишься в том, что это гнусно и страшно. Если кто подаст тебе питие в сосуде мерзком и гнусном, то самое питие сделается для тебя отвратительным, потому что гнусен сосуд; хотя бы питие само по себе было и приятно, но гнусным делается от сосуда.
Кто же гнуснее лжеца? Разве тот один, кто слушает его. Кто отвратительнее обманщика? Разве тот один, кто внимает ему. Кто любит гнусные речи, тот осквернен уже в душе своей. Поэтому-то не внимали им чистые и Сам Господь чистоты.
Господь наш Себя Самого предал на смерть, но не предал слуха Своего лжецу; уста Его вкусили оцта (винного уксуса), но слух Его не вкусил лжи.
Дал уста Свои на лобзание Искариоту, но слуха Своего не предал обманщику. Дай и ты уста свои для лобзания ему, но не предавай ему слуха своего.
Если дашь ему уста свои, дыхание уст твоих вразумит его, а если предашь ему слух свой, вкушение речей его убьет тебя.
Избегай обоняния, а тем более вкушения смертоносного яда. С поспешностью бежишь ты от дыма – а слушаешь лжеца.
Уклоняешься от зловония – а сидишь вместе с обманщиком. Дым вредит глазам, а насмешка над ближним – слушателю. Если так вредна насмешка, то еще вреднее злоречие. Чувства надобно тебе охранять от того, что вредно для каждого из них. Если члены свои хранишь чистыми от блуда, то и уста свои береги от злословия.
Уста не могут любодействовать, но могут лгать и клеветать. Если один член твой чист от греха, а другой умерщвлен грехом, то этот умерщвленный грехом член причинит тебе смерть.
Преклони ко мне ухо свое – и в изучение твое представлю тебе примеры. Посмотри на воина, у которого все тело покрыто панцирем; и с ним случается, что бывает неожиданно поражен в скважины панциря. Так Ахав ранен был стрелой в отверстие панциря.
Если смерть входит сквозь малые скважины на панцире, то гораздо легче войти ей в отверстую дверь слуха.
Дверь слуха широка, потому-то именно ей и вошла смерть. Врывающийся в эту дверь поток увлекает за собой все чувства. Все объемлется словом, по дверь слуха довольно велика и для него.
Потому загради слух свой двойной дверью, чтобы не нашло в него доступа злословие. Не думай, что смертоносный яд, по причине малого количества, не умертвит тебя. Не думай, что злословие, как бы ни было оно мало и неважно, не погубит тебя.
Смотря на ловлю птиц, учись не пренебрегать и малостью. Случается, что птица вся вне сети, но задерживается одним когтем, и край слабого когтя делает ни к чему не годной всю силу крыльев; хотя птица совершенно вне сети, однако же вся уловляется сетью.
В состоянии ли кто объяснить, как от такого недуга, на который не обращают и внимания, происходит тяжкая и мучительная болезнь?
Что видим в природе, тому же учит и Писание. И природа, и Писание, если правильно будем вникать, показывают одно и то же.
Блаженный апостол рядом ставит убийц и злоречивых, сребролюбцев и прелюбодеев, говоря, что они «Царствия Божия не наследят» (1Кор.6:9–10). Равный всем им вес дал апостол на весах правды.
И у пророков найдем, что неважные проступки, на которые не обращаем и внимания, сравнены ими с великими преступлениями.
За что подпал проклятию Ханаан? За то, что посмеялся над праведником. Не за худое какое дело, не за убийство проклят он.
За малую, по-видимому, насмешку подвергся он тяжкому осуждению, за продерзость языка понес горькое бедствие.
Чисты были помыслы его, но возмутила их насмешка; чисты были члены, но умертвил их язык.
Теперь на деле видишь подтверждение того, что сказал блаженный апостол, и из совершившегося на самом опыте научись верить тому, что сказано в Писании. Если Ханаан понес такое тяжкое наказание за смех свой, кто не побоится произносить дерзкие речи, которыми навлекаются проклятия? Бог лишил Ханаана всех благословений и подверг его проклятиям.
Так показал Он преобразование того Суда, какой постигнет ругателя. Для него заключено будет Царство, наследие же его – геенна.
Если лукавый внушает тебе посмеяться под видом любви, то размысли, что и Хам, веселясь, посмеялся, а в наследие себе получил проклятие.
Послушай Соломона, который предостерегает от насмешки, зная, что воня ее вредна, и вкус ее губителен для тебя.
Кто посмевается (насмехается) над произведением, тот посмевается над самим художником. «Ругаяйся» человеку «раздражает Сотворшаго его» (Притч.17:5). Кто посмевается над созданием Всеведущего, тот, сам того не разумея, посмевается над Творцом, ибо посмеяние над тварью от твари переходит к Творцу.
Ты по простоте видишь в насмешке одно внешнее, а не знаешь, какая в ней таится прелесть (искушение).
Праведный Ной, как ведущий, вразумил и неразумного: лишил его благословений, – чтобы и ты, став мудрым, познал, как злословие простирается и на Господа благословений.
Ной изрек проклятия, чтобы этими проклятиями показать тебе, как в насмешке, которую почитаешь делом неважным, невидимо таится проклятый враг.
Апостол исключает злоречивых из Царствия и говорит, что не получат они спасения. Но и в древних бытописаниях отыщем, из чего можешь узнать, что получали себе в наследие злоречивые.
Какой проступок сделал Семей, сын Иеминиев? Не сделано им ни прелюбодеяния, ни татьбы; вина его состояла в том, что произнес проклятия, в которых видна была клевета.
Где раздор, там и клевета, а ею как открывается то, что было, так разглашается и то, чего не было.
Когда раздражительность постигают болезни рождения, тогда зачинает и рождает она всякие речи; и ее рождение, как стрела, без причины уязвляет невинных.
В этой-то раздражительности Семей злословил кроткого царя и на того, кто многократно спасал Саула от смерти, возводил обвинение в Сауловой смерти. Поскольку же свидетельствовал он вопреки правде, то справедливо осудил его Судия правдивый.
Соломон положил ему предел, которого не должен был тот преступать; и он обещался не преступать, но преступил, нарушив обещание свое (3Цар.2:36–46). Когда обнаружилось, что он лжец, тем уничтожилась клевета. А поелику обвинял лживо, то преступление его наказано.
Изострил он язык свой, и им, как мечом, поразил невинного, потому на изострившего язык свой вышел изощренный меч, а за то, что изострил язык свой, этом веке постигла его гибель, и в будущем соблюдено ему мучение.
Кто после этого станет злословить, чтобы потерпеть за это двоякую смерть? Ненасытных и злоречивых апостол ставит наравне с любодеями и убийцами.
Смотри, ненасытность лишила первородного Исава права первородства. И ты имеешь право на первородство – душевную правоту. Не продавай ее по ненасытности, она – твое право на первородство; не продавай ее, как Исав.
Человек выше всего – и унижается ради того, что не стоит уважения, продает себя словом уст своих. Если утратишь правоту в юности, то подобен ты Исаву.
Выслушай совершившееся чудо, как слова превозмогли над делами, и вера преодолела права естества и рождения, – некрадомое первородство похищено прившедшим словом.
Чего не было на самом деле, то получила вера. Чего невозможно было получить по плоти самым делом, то вера возмогла приять духовно.
Можно ли было Исаву и Иакову снова быть во чреве, чтобы последнему соделаться первородным и приять все благословения? Не были они во чреве видимом, но были во чреве невидимом.
Клятва и вера заменили собой плотское рождение, чтобы плотское первородство похищено было духовно. Что совлекла с себя и отдала клятва, то прияла вера. Кто отдавал, у того – клятвы, а кто приял, у того – вера.
Какое совершилось чудо между продающим и покупающим! Теряющий благословения первородства не чувствовал, что им терялось, и приемлющий не чувствовал, что им приемлется.
И кто терял, и кто приобретал, – оба были юны и производили куплю приобретаемого куплей.
Как Исав продал несовлекаемое первородство? Как Иаков купил недозволенное ему облачение? Как утратил Исав то, что действительно имел у себя? Как перешло к Иакову, что неотделимо от Исава?
Если невозможно объяснить куплю этих юношей, как отваживаться входить в исследование о рождении Святого?
Как Иаков мог отнять права первородства у Манассии и передать их Ефрему, чтобы первородство стало для него ризой славы? Первородством прообразуется многое, в нем безчисленные тайны. В нем изобразилось Крещение, в нем напечатлелась вера, в нем назнаменованы целомудрие и преславное девство.
Иаков сам купил его за цену, а Ефрему уделил даром. И у Манассии взято оно не за преступления, и Ефрему дано не за святость.
Даром уделено первородство, и никто не может порицать давшего. Иаков показал этим власть свою, по которой никто не мог воспрепятствовать воле его,
Не может и народ Иудейский жаловаться, что Бог отдал первородство язычникам. Если же будут жаловаться на сие, пусть жалуются на то, что отнято первородство у Манассии.
Но не погрешил отнявший у Манассии, чтобы показать тем власть свою. У них же отнял Господь первородство за то, что согрешили, и тем показал, сколь Он праведен.
Если невозможно обвинять Иакова за то, что отнял первородство у несогрешившего, то можно ли винить Бога за то, что отнял первородство у убийц?
Если так сильна клятва, что Исава лишила первородства, то кто, поклявшись, дерзнет солгать, когда не солгал и Исав?
Если Исав, и не нарушив клятвы, отвержен, то какого наказания стоит тот, кто лжет ежедневно?
Смотри: заключен был договор между лживым и правдивым, и лживый устоял; не нарушай же и ты обетов, какие дал Богу в нужде своей.
Если Исав, и терпя обиду, не нарушил сделанного договора, то как же дерзнешь нарушить договор, который служит к твоему спасению?
Если Ирод сдержал обещание, погубившее душу его, то не нарушай и ты обещания, данного тобой ради будущей жизни.
Потому будем, братия, бегать всякого постыдного дела. Но бойтесь грешных слов, потому что и слова вменяются в дела.
Пришедшее слово самым делом лишило первородства и передало его другому. Само в себе было оно слово, но стоило первородства.
Злословие может заступить место убийства – язык послужит вместо меча.
Нечистый помысел может иметь силу прелюбодейства; скрытое коварство – то же, что сеть. Лукавый совет для приемлющих оный может стать смертоносным ядом.
Если Исав через слово мог утратить первородство, то и всякому через одно ненавистное слово легко можно совлечься и лишиться целомудрия. Во лжи человек отрицается от всей своей правдивости.
Как отрекающийся от веры отрицается от нее одним словом, так, кто исповедует веру, облекается в нее словом же.
Посредствующее при деле слово заменяет собой дело, А поэтому и порочное помышление может иметь ту же силу, как и порочное дело.
Нечистый взгляд может значить то же, что и нечистое дело, тайный гнев – послужить вместо меча.
Безмолвная зависть может стать стрелой, клевета – сделаться рвом.
Будем же бояться недобрых помыслов, потому что помыслы – дело. Возлюби добрые помыслы, потому что они получат свою награду, как и дела.
Для Испытующего произволение всякого и воля есть дело, потому что в воле – основание нашей свободы, и, собственно говоря, воля все производит.
Как Божия воля есть уже дело, так и от нас волю нашу Бог приемлет за дело.
У нас есть всякие орудия, чтобы победоносно охранять нам себя от всего вредного. Против тьмы у нас – свет, против сладкого – горькое, против сна – бодрствование, против голода – насыщение. Так устроил это Господь всяческих.
В таком правильном соотношении между собой поставлены Им все вещи, и ничто вредоносное не оставлено без противодействующего ему средства.
И бренный человек умеет устроить все искусно: против болезней у него есть врачевства, во время горести – утешения, для удовольствия – покой, для утоления голода – пища.
Человек хорошо знает, что пригодно ему и на море, и на суше; он взвешивает и вычисляет, что может служить к его удовольствию, а что – к удовлетворению его потребностей; знает, что потребно для каждого времени, какие врачевства и для каких пригодны болезней.
Насколько же больше знает сие Творец, Который все соразмерил и взвесил, все устроил в великом порядке, в меру создал, что теперь вредоносно для нас, но в большей еще мере создал и противодействующее ему; и все это привел и поставил во взаимную между собой борьбу.
Потому, человек, у тебя есть оружие против всего. Если же нет у тебя ни в чем недостатка, то недостает тебе одного, именно же: нет у тебя оправдания в Суде, если грешишь. В этом случае ничего не можешь представить в свое оправдание, потому все оружие у тебя в руках.
Если лукавый пустит в нас стрелы свои, да будет щитом нашим молитва. Если нападет на нас плотскими вожделениями, да будет прибежищем нашим пост.
Если станет внушать нам ненависть, врачевством жизни для нас да будет любовь. Если вознамерится пленить тебя неправдой, великий оплот тебе – правда. Если уязвляет тебя своей злобой, высокую твердыню имеешь в человеколюбии. Если борет тебя гордостью, славное оружие против нее – смирение.
Если нападает на тебя плотским вожделением, есть у тебя броня против сего – целомудрие. Если мечет в тебя острые стрелы, защитит тебя шлем.
Горестным последствиям богатства противопоставлено ублажение нищеты. Если враг нападает на нас ненасытностью, сделаем себе крылья – пост.
Вторгается ли зависть – любовь соградит (созиждет) против нее стену. Против всех вражиих стрел есть оружие у нашей немощи.
Если враг придет взять нас в плен, то есть у нас крепкий град. Если ожесточится, как фараон, то есть у нас сила, которая противостанет ему.
Если будет преследовать нас, как Египтяне, то имеем море, которое потопит его. Если сокроет сети свои в земле, то для нас есть щедроты на небесах.
Если устремляется на нас, как Голиаф, то вместо Давида есть у нас Сын Давидов. Если кичится, как Сисара, то будет поражен Святой Церковью.
Если поведет брань, как Сеннахирим, то будет истреблен вретищем и пеплом. Если станет подражать Вавилонянам, то найдутся святые, подобные Даниилу.
Если превознесется, как Аман, то есть постники, которые могут препобедить его. Если возжжет огонь похоти, то есть целомудренные подражатели Иосифу.
Что же есть у врага нашего, чему не могли бы мы противостать? Нет у него таких уз, которых не могли бы мы расторгнуть.
Не может навести на нас такой болезни, против которой не имели бы мы целительного врачевства; не может устроить нам такой козни, к обличению которой не было бы у нас горнила.
Нет у него ничего столь вредного, против чего не нашлось бы у нас противодействующего средства. Нет такой тайной сети, о которой не имели бы мы сведения.
Нет у него такого замысла, которого не обратили бы в ничто даже люди простые. Не может устроить он такой твердыни, которой не разорили бы даже жены.
Не может разжечь такой печи, которой не презрели бы славные отроки. Не может уготовить такого рва, которым не пренебрегли бы подобные Даниилу.
Какую возжжет похоть, которую не преодолели бы подражатели Иосифа? Какую уготовит снедь, которой не презрели бы подобные Анании? Лукавый посеял гордость, а Моисеево смирение попрало ее; Нееман прельщал золотом, но Елисей презрел его.
Симон волхв принес серебро, но Симон Петр произнес на него осуждение; Христос обитал в апостоле Своем, лукавый – в своем ученике.
Ефрем Сирин, Братское вразумление, Дружба, Друзья, Братская любовь, Любовь о Христе, Дружба о Христе
14.07.2017, 1107 просмотров.